Большой враг

АНТИУТОПИИ: ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ, СЛИШКОМ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ

Глядя на современное ему общество 1948 года и на то, как оно развивается, Оруэлл попытался предугадать самые страшные последствия человеческой беспечности, глупости, слабости. Во многом он ошибся. Но роман «1984» прогремел по всему миру, став самой знаменитой антиутопией в истории. Его запрещали и включали в списки «лучших книг всех времён и народов», — но игнорировать его было невозможно.

Довольно долгое время в Советском Союзе за этот текст Оруэлла (блёкло перепечатанный под копирку на машинке — о нормальном издании даже речи не шло) можно было получить срок в тюрьме или психбольнице. Почему история рядового сотрудника Министерства Правды Уинстона Смита стала одним из символов борьбы за свободу — пусть и обречённой? Почему вообще за последний век антиутопии стали так популярны?

Принято считать, что антиутопия — это описание будущих социальных проблем и бед, по сути своей — предостережение настоящему: «Сюда идти нельзя! Так делать чрезвычайно опасно! Тут будет больно, здесь — очень больно, а вон там человечество вообще может закончиться!» Естественно, как и любой прогноз, этот имеет свою степень точности — отнюдь не всегда стопроцентную.

ПРАВДА ЖИЗНИ

Существует легенда, что знаменитая формула «2+2=5» — одно из средств, с помощью которых ломали психику Уинстону Смиту, — появилась у Оруэлла после того, как он услышал советский лозунг: «Пятилетку в четыре года!».

Однако, рассматривая антиутопии ХХ века, можно прийти к интересному выводу: они давно уже представляют собой не столько предсказание будущего, сколько попытку осознать настоящее. Грядущие невзгоды гораздо меньше волнуют человека, чем то, что окружает его непосредственно. Особенно когда это окружение ощущается настолько дискомфортным, что хоть как-то воспринимать его получается, лишь дистанцировавшись, отодвинув его — хотя бы перенеся по времени: в будущее.

Джордж Оруэлл

Эта дистанция — кстати, необходимостью дистанцироваться объясняется и обращение к фантастическому жанру — помогает достичь сразу нескольких целей. Чтобы осмыслить ситуацию, увидеть её целиком, с тенденциями и закономерностями, а не как набор случайных элементов, надо выйти из плоскости повседневности, подняться над происходящим. Это непросто, если ты находишься внутри потока событий. Трудно отстраниться от того, что происходит рядом и напрямую касается тебя и твоих близких, порой увлекая навстречу будущим бедам, а возможно, и гибели. Но на порядок сложнее другое. Автору приходится решать почти нерешаемую задачу. Как, находясь внутри страшного, не позволить страху непоправимо себя деформировать? Нужно осознать то, чему сопротивляется собственное сознание, и передать понятое другим. Нужно отстраниться от собственных страданий и переплавить их в текст. И вот тут фантастика — один из способов сыграть в игру «это всё-таки не совсем так и немного не со мной». И вправду: действие — в будущем, сюжет — преувеличен, в основе — допущение, а то и вообще пародия. Всё равно слишком похоже на настоящее? Вам привиделось, это же фантастика!

В итоге антиутопии сплошь и рядом не содержат никаких гениальных предвидений, а всего лишь чуть более выпукло показывают реальность. Единственный футурологический аспект — демонстрация того, к чему приведут тенденции сегодняшнего дня. И по сути своей современная антиутопия — уже не более чем докладная записка «о развитии текущего момента».

Что же такое антиутопия? Разобраться в этом не так просто. Конечно, определений много, но они либо недостаточны и расплывчаты (как в Википедии: «...направление в художественной литературе, описывающее государство, в котором возобладали негативные тенденции развития», — а чем отличается от антропогенного постапокалипсиса? Да, и как насчёт кино?), либо занимают полстраницы текста и написаны таким кондово-академичным языком, что пока дочитаешь до конца — забудешь, с чего начиналось и зачем ты в этот словарь вообще полез.

Попробуем определить жанр самостоятельно.

Основная черта общества в антиутопии — тотальное, абсолютное недоверие к человеку как личности. Всё расписано и должно идти только так, как установлено. Различия между людьми или вовсе не признаются, или разрешены только в отведённых рамках — при этом людей разделяют либо по функциям, либо по слоям. Член такого социума ни в коем случае не должен располагать полной и достоверной информацией о происходящем — только информационным суррогатом, пропущенным через фильтры государственной машины. В идеале он не должен и думать — думать будут за него. Чтобы чего не вышло.

Всякий честный агитатор (то есть человек, внимательно изучающий и рассчитывающий средства для наиболее эффективного осуществления своей миссии) очень скоро убеждается, что было бы плохой услугой в отношении простого народа (это просто сбивает его с толку) знакомить его с действительным положением вещей с той же полнотой, как и более высокие слои общества.

Синклер Льюис «У нас это невозможно»

Германские нацисты и русские коммунисты были уже очень близки к нам по методам, но у них не хватило мужества разобраться в собственных мотивах. Они делали вид и, вероятно, даже верили, что захватили власть вынужденно, на ограниченное время, а впереди, рукой подать, уже виден рай, где люди будут свободны и равны. Мы не такие. Мы знаем, что власть никогда не захватывают для того, чтобы от неё отказаться. Власть — не средство; она — цель. Диктатуру учреждают не для того, чтобы охранять революцию; революцию совершают для того, чтобы установить диктатуру. Цель репрессий — репрессии. Цель пытки — пытка. Цель власти — власть.

Джордж Оруэлл «1984»

Основной страх государства-антиутопии — это страх потери контроля. Отсюда — всё остальное: от максимальной унификации во всём до показательно-назидательных расправ над отступниками. Люди должны полностью, безраздельно, безотчётно доверять «тем, кто всё за них решит», — или как минимум не пытаться повлиять на что-либо существенное. Без этой полной передачи власти от народа к правителям (сколько бы их ни было и как бы их ни звали) антиутопия обречена.

Как можно не встроиться в коммуну? Ведь здесь всё так продумано, каждому отведено своё место.

Лоис Лоури «Дающий»

Понятно ли это тем, кто создавал и продолжает создавать антиутопические общества? Практически всегда — да. И, как правило, именно властью элита дорожит больше всего.

Цель пытки — пытка

УИНСТОН СМИТ КАК ЗЕРКАЛО

«1984» получился кристально ясной, можно сказать, идеальной антиутопией. Общество непрекращающейся войны (хотя противник периодически меняется) и тотальной всепроникающей лжи — это воспринималось отнюдь не как фантастическое допущение. Не составляло труда примерить на себя судьбу главного героя — маленького человека с максимально типичной фамилией Смит. Он работал в министерстве, чьей основной задачей было распространять обман и фальсифицировать историю. Он плохо ел, одевался в то, что мог достать, его раздражали общеобязательные физзарядки, он выглядел и чувствовал себя старше, чем был. А ещё он тянулся к лучшему, к тем осколкам нормальной жизни, которые случайно ему попадались. И думал: сопоставлял известные — и не забытые им, вопреки неписаному правилу, — факты. Поначалу — неумело и неловко: усвоенная с юных лет пропаганда влияла довольно сильно. Но чем дальше, тем сильнее правда — неприглядная, нежеланная, пугающая — подтачивала вбитые «идеологически правильные» устои. При- вычка к двоемыслию — то есть умению искренне верить в две взаимоисключающие вещи и менять своё мнение на противоположное при идеологической необходимости — уже не помогала. Не спасал и специально деформированный и выхолощенный язык («новояз»), который должен был сделать невозможными любые мысли, кроме одобряемых социумом. И Уинстон Смит раз за разом нарушал общепринятые нормы. При этом он таился, боялся до судорог, прекрасно сознавая, на что себя обрекает. Но оставаться «правоверным» уже физически не мог. Особенно когда влюбился — счастливо и взаимно (немыслимая, непредставимая роскошь!) — в красавицу Джулию, его коллегу по работе и бунтарку по склонности сердца.

Так выглядит карта мира в романе «1984». За Северную Африку, Средний Восток и Юго-Восточную Азию идёт постоянная война. По крайней мере, так утверждает Министерство Мира. С кем война? Океания всегда воевала с...

Министерство Правды — место работы Уинстона Смита

«Вы покойники, — раздался железный голос у них за спиной. — Оставаться на своих местах. Двигаться только по приказу»

Для еретиков в антиутопиях невозможен конец «жили они долго и счастливо и умерли в один день». Уинстона и Джулию арестовывают и ломают — жестоко, страшно, безнадёжно. Они остаются живы — но предают друг друга и себя. А потом — тихое и бессмысленное угасание над стаканом паршивого джина...

Поражение? На первый взгляд — да, явное и безоговорочное. Но не только. Оруэлл, как хирург, внимательно препарирует антиутопию-Океанию, показывает её подбрюшье, потенциальные уязвимые места. Да, Уинстону и Джулии — не удалось. Да, пытаться что-то сделать изнутри антиутопии смертельно опасно. Но совершенно не факт, что невозможно. Ибо то, что построено на лжи, не может быть по-настоящему крепким.

Конечно же, «1984» был попросту обречён на запрет в СССР. Океания оказалась слишком пронзительно узнаваемой. Это касалось и мира вещей: еда из столовой, вызывавшая — если к ней присмотреться — не аппетит , а рвотный рефлекс; одежда отвратительного покроя из неприятной на ощупь и линючей ткани; вечный дефицит всего, от бритвенных лезвий до противного, вызывающего изжогу растворимого кофе (да-да, и практическая невозможность достать настоящий кофе)... Это ещё больше касалось социальной сферы: найдите десять отличий между пятиминутками ненависти и обязательными политинформациями! Попробуйте не узнать в истеричных фанатиках Большого Брата всех тех спортсменок-комсомолок-отличниц, от которых было не продохнуть! Чем отличается дочурка Парсонса, уличившая в мыслепреступлении и посадившая в тюрьму отца, от прославлявшегося во всех школах Павлика Морозова? Популярная в Советском Союзе шутка: «Из трёх качеств — умный, честный и партийный — у человека одновременно могут присутствовать максимум два», — о чём она, как не о двоемыслии, поощряемом в масштабах государства? В СССР роман официально был разрешён к печати только в 1988 году.

Каждый из нас был по-своему Смитом...

Однако не только в соцлагере, но и на Западе «1984» многими был принят в штыки. Объясняя это, знаменитый психолог и философ Эрих Фромм писал: «Такие книги, как роман Оруэлла, — мощные предупреждения, и получится очень неудачно, если читатель самодовольно поймёт “1984” как очередное описание сталинского варварства и не заметит, что это касается и нас [Запада] тоже... Читатель найдёт много других черт современной западной цивилизации, если, конечно, сам сможет переступить через своё “двоемыслие”».

В общем, на «1984», как на зеркало, пенять было нечего. Хотя отражение, конечно, получилось печальным и во многом обидным.

ДИВНЫЙ НОВЫЙ МИР

Конечно же, Джордж Оруэлл был не первым автором, обратившимся к жанру антиутопии. Пожалуй, первопроходцем в этой области можно назвать язвительного Джонатана Свифта (хотя какие-то элементы антиутопии можно найти и у античных авторов). Впервые слово «антиутопист» было употреблено Джоном Стюартом Миллем в 1868 году. Термин «антиутопия» как обозначение литературного жанра появился почти на век позже — когда в 1952-м Гленн Негли и Макс Патрик издали антологию «В поисках утопии».

Впрочем, ситуация «антиутопии есть, а слова нет» ничуть не мешала авторам. В конце XIX — первой половине ХХ века антиутопии стали набирать силу. Не обошли их стороной и самые прославленные авторы: Жюль Верн, Джек Лондон, Джером К. Джером, Валерий Брюсов.

Число антиутопий резко возросло после Первой мировой войны — оно и понятно. Можно себе представить, как меняется мир, в котором вдруг становится возможным оружие массового поражения с ранее невиданной эффективностью! Газовые атаки с помощью хлора и иприта... Косящий людей шеренгами пулемёт «Максим»... И это бестрепетно применяется всеми воюющими сторонами лишь для того, чтобы на несколько сотен метров отодвинуть линию фронта! Следом пришёл ещё более смертоносный, чем только что отгремевшая война, «испанский грипп» — эпидемия давно позабытого масштаба, выкосившая, по разным подсчётам, от 50 до 100 миллионов человек. Для людей, живших в Советской России, всё ещё сильнее усугубилось «военным коммунизмом» со всеми вытекающими: «пролетарским самосознанием», оправдывающим расстрелы без суда и следствия, получившими власть маргиналами-швондерами...

ГЕРБЕРТ УЭЛЛС «КОГДА СПЯЩИЙ ПРОСНЁТСЯ» (1899)

Проснувшись после летаргического сна, продолжавшегося двести лет, англичанин Грэхем — социалист, либерал, передовой человек — обнаруживает, что, во-первых, из-за разумных финансовых действий тех, кто управлял его имуществом, он сейчас богатейший человек на Земле, а во-вторых — что нынешняя элита управляет от его имени. Поскольку правящим кругам совершенно некстати его пробуждение, Грэхема пытаются устранить. Тот бежит с помощью лидера оппозиции Острога; в итоге Острог захватывает власть. Очень скоро выясняется, что власть недавней оппозиции ничуть не лучше для народа, — и когда жители Лондона восстают против тирании, Грэхем, спасая их, погибает сам. Я пришёл к вам из прошлого, с воспоминанием о веке, который жил надеждой. Мой век был веком мечтаний и начинаний, веком возвышенных надежд. Мы уничтожили рабство во всём мире. Мы горячо надеялись, что прекратятся войны, что все мужчины и женщины будут свободны и начнётся мирная, прекрасная жизнь... ПРАВДА: оппозиция, захватившая власть и оказавшаяся вне контроля народа, очень скоро становится ничем не лучше предыдущей власти, а то и хуже. Это подтвердилось менее чем через два десятилетия. И подтверждалась потом неоднократно, и ещё не раз подтвердится в дальнейшем... НЕПРАВДА: самой по себе круглой суммы в банке недостаточно, чтобы владельца признали властелином мира и серебряных коньков в придачу. Да, не надо забывать и об инфляции! Мир будущего: в антиутопиях всякое может случиться Создатели мультсериала «Футурама» спародировали роман Уэллса в шестом эпизоде первого сезона — «Рыба, полная долларов». Фраю, понятное дело, повезло больше, чем Грэхему

ЕВГЕНИЙ ЗАМЯТИН «МЫ» (1920)

В далёком будущем (примерно в XXXII веке) создано общество, где люди утратили даже свои имена (они были заменены «нумерами» — сочетанием букв и цифр: I-330, О-90, Д-503; «нумерами» же именовались и сами люди). Вся жизнь «нумеров» предельно регламентирована, все живут на виду, в прозрачных домах, всё просчитано и математически ясно: разрешено или запрещено. Но в любую трещину самой прочной Стены когда-нибудь прорывается иррациональная, хаотическая и живительная свобода. Вот только надолго ли, если у слишком многих так велика потребность в Стене? Почему танец красив? Ответ: потому что это несвободное движение, потому что весь глубокий смысл танца именно в абсолютной, эстетической подчинённости, идеальной несвободе. И если верно, что наши предки отдавались танцу в самые вдохновенные моменты своей жизни (религиозные мистерии, военные парады), то это значит только одно: инстинкт несвободы издревле органически присущ человеку, и мы, в теперешней нашей жизни — только сознательно... ПРАВДА: свобода и впрямь ценится далеко не всеми; желающие направить общество по той или иной дороге на этом играли и будут играть. НЕПРАВДА: Имена не превратились в «нумера», полного контроля над временем граждан государства не получили, ИНТЕГРАЛ не построили... И не будут. Эти страхи оказались только эхом послереволюционных лет. «...Близок великий, исторический час, когда первый ИНТЕГРАЛ взовьётся в мировое пространство...»

ЯН ВАЙСС «ДОМ В ТЫСЯЧУ ЭТАЖЕЙ» (1929)

Сверху на тебя идёт охота, снизу тебя умоляют о помощи жертвы. Вперёд, сыщик Пётр Брок! Частный сыщик Пётр Брок, нанятый объединённым правительством мира и благо даря таинственным технологиям ставший невидимым, попадает в загадочный небоскрёб Муллер-дом. Его задача — вернуть похищенную принцессу и разобраться с диктатором Огисфером Муллером. Чем больше Брок узнаёт о социуме, созданном тираном, тем яснее понимает: с этим мирком, созданным для проявления наихудших человеческих качеств, надо покончить. —Дай мне твою руку, — сказал старик. И вдруг воскликнул голосом, полным ненависти и злобы: — Если сможешь, сделай так, чтобы этот проклятый дом рассыпался в прах, обратился в пепел! ПРАВДА: на десяток-полтора лет вперёд будущее было увидено довольно точно — и в деталях. Например, Ян Вайсс предсказал технологию использования газа против пленников — хотя его снотворный газ был куда милосерднее «циклона Б», да и масштабы всё-таки несопоставимы. НЕПРАВДА: эх, если бы тирании было так просто разрушить...

ОЛДОС ХАКСЛИ «О ДИВНЫЙ НОВЫЙ МИР» (1932)

Общество этого будущего (2541 год) — общество потребления, доведённого до предела, и Форд — господь этого социума. При этом девиз планеты — «Общность, Одинаковость, Стабильность», и всё делается в соответствии с ним: так, людей выращивают на человекофабриках, ещё на эмбриональной стадии разделяют на пять каст и жёстко, эффективно развивают желательные свойства и подавляют ненужные. Но раз за разом и эта идеально отлаженная государствен ная машина сбоит. Отнюдь не всегда к радости «неправильных», — но неизбежно. И в этом, — добавил назидательно Директор, — весь секрет счастья и добродетели: люби то, что тебе предначертано. Всё воспитание тела и мозга как раз и имеет целью привить людям любовь к их неизбежной социальной судьбе. ПРАВДА: общество потребления, переизбыток информации... И люди, искренне желающие такой жизни. Да, с общим направлением движения Хаксли не ошибся. НЕПРАВДА: общество потребления отрегулирует себя само — репрессии не нужны. Дивный. Новый. И не терпящий «не таких»

Всё это не могло не наложить отпечаток на психику людей того времени. Надо было осмыслить произошедшее — и не сойти с ума. Жизненно важно оказалось найти ответы на вопросы: «Кто мы?», «Что мы — разумные, культурные люди — можем сотворить с собой и с другими?», «Что нас ждёт в будущем, если такое происходит в настоящем?». Попытка прогнозирования? Отчасти, конечно, да, но в первую очередь — переработка той информации о людях и мире, к которой общество оказалось психологически не готово. И писатели приняли этот вызов.

ИСТОРИЯ УЧИТ ЛИШЬ ОДНОМУ...

В двадцатых и тридцатых многие люди (и в первых рядах — авторы антиутопий) понимали и чувствовали, что человечество катится к пропасти. На всех уровнях и с использованием всех своих возможностей они предупреждали о том, как опасна тирания, о том, что недопустимы дискриминация и ограничение базовых свобод, о том, что нельзя бездумно верить правительствам и пропаганде... Это не помогло. Совсем. Увы, предупреждения никогда не помогают.

Наступила Вторая мировая война. И стало понятно: всё то, что было раньше, — это даже не цветочки, это так, бутончики. Что там жалкий пулемёт (скольких он убьёт? Сотню? Две?) против технологии умерщвления и утилизации людей в промышленных масштабах! В одном только концлагере Освенцим — 50°02'09'' северной широты, 19°10'42'' восточной долготы, крохотная точка на карте! — убито около 1 300 000 человек. А ведь сколько их было: Бухенвальд, Дахау, Треблинка, Маутхаузен, Альтенграбов...

Через неимоверно тяжёлые шесть лет с войной справились — заплатили за это огромным числом жертв, но справились. А вот с ужасом прорвавшегося в мир безумия (от которого, по большому счёту, никто не застрахован) — когда вчера ещё нормальные, мыслящие, не желающие никому зла люди становятся либо хладнокровными палачами, либо равнодушно взирающими на уничтожение других (куклами? роботами?), — с этим справиться ещё только предстояло.

Газовая атака на Восточном фронте (Первая мировая война, 1915 год)

Ворота Освенцима. Здесь было уничтожено более миллиона человек

СВИНСКОЕ ОБЩЕСТВО

На обложке — свин Наполеон во всей красе Тема тоталитарного общества, калечащего и убивающего, поднималась Оруэллом и раньше. В 1945 году была издана его сказка-антиутопия «Скотный двор». В ней животные, изгнав своего жестокого хозяина мистера Джонса, в итоге приходят к безграничной диктатуре свиньи Наполеона. Фраза оттуда «Все животные равны, но некоторые животные равнее других» стала крылатой и ничуть не потеряла своей актуальности и сегодня.

Как? По-разному. Но всегда — не отводя глаз от того, что в людях есть и что может прорваться, словно нарыв. Где споткнёмся в следующий раз? Там, в будущем, обо что мы разобьёмся в кровь?

Какие они — антиутопии-после-Освенцима? Что преломляется в этих романах?

РЭЙ БРЭДБЕРИ «451° ПО ФАРЕНГЕЙТУ» (1953)

Масс-культура победила с разгромным счётом и уже давно. Интерактивное телевидение с тупыми «родственниками» (вроде нынешних «мыльных» сериалов) заполняет всё свободное время. Книги — наследие старых времён — подлежат сожжению. Да и их владельцев тоже ничего хорошего не ждёт. Уничтожением книг и занимался пожарник Гай Монтэг — пока из любопытства и ещё каких-то не до конца осознаваемых им самим чувств не спас одну из книг... и ещё одну... и ещё... Время сжигает годы и людей, сжигает само, без помощи Монтэга. А если он, Монтэг, вместе с другими пожарниками будет сжигать то, что создано людьми, а солнце будет сжигать Время, то не останется ничего. Всё сгорит. Кто-то должен остановиться. Солнце не остановится. Значит, похоже, что остановиться должен он, Монтэг, и те, с кем он работал бок о бок всего лишь несколько часов тому назад. Где-то вновь должен начаться процесс сбережения ценностей, кто-то должен снова собрать и сберечь то, что создано человеком, сберечь это в книгах, в граммофонных пластинках, в головах людей, уберечь любой ценой от моли, плесени, ржавчины, тлена и людей со спичками. ПРАВДА: телевидение — особенно когда оно даёт шанс понаблюдать за чужой жизнью (сериалы, реалити-шоу и так далее) — стало слишком много значить для людей. НЕПРАВДА: жечь книги оказалось не надо — это совершенно не окупается. Куда выгоднее выпустить тонны покетбуков вроде «Стреляный против Бешеного» и «Ангел в объятиях любви». 451 градус по Фаренгейту — температура, при которой воспламеняется и горит бумага

РОБЕРТ СИЛВЕРБЕРГ «ВЕРТИКАЛЬНЫЙ МИР» (1971)

Рецепт от Роберта Силверберга: возьмите антиутопию и щедро добавьте секса... «Вертикальный мир» регулярно снабжают подзаголовком «эротическая антиутопия». В самом деле, с чем-чем, а с сексуальной свободой в этом мире всё в порядке: можно с кем хочешь, где хочешь и когда хочешь, пол и возраст — не препятствие. Размножение для людей из гигантских небоскрёбов-гонад стало самоцелью и требованием религии, брачный возраст начинается с двенадцати лет, население Земли достигло 75 миллиардов и увеличивается на 3 миллиарда ежегодно, продовольственные проблемы решены... Наслаждайтесь! Только не пробуйте покинуть родную гонаду. Тот, кто нарушит запрет, будет ликвидирован. Только романтиков этому миру ещё не хватало... — Разрешите мне хотя бы повидать жену или сестру. Какой вред от того, что я поговорю с ними в последний раз?.. — Угроза гармонии и стабильности, опасные антиобщественные настроения караются немедленной изоляцией от среды во избежание распространения негативных примеров, — прозвучал ответ. Будто он занёс чуму бунтарства. Он видывал такое и прежде: скорый суд, безотлагательная кара. Но никогда по-настоящему не понимал происходящего. И никогда не думал, насколько это бесчеловечно. ПРАВДА: свобода сексуальной жизни отнюдь не означает автоматически других свобод. НЕПРАВДА: зачем тратить ресурсы на то, чтобы запрещать людям путешествовать? Выгоднее делать на этом деньги.

КАДЗУО ИСИГУРО «НЕ ОТПУСКАЙ МЕНЯ» (2005)

Один из самых печальных романов-антиутопий. В этом социуме у людей всё прекрасно со здоровьем — конечно, речь о полноценных людях, признанных таковыми. За счёт детей-клонов, которых выращивают исключительно как доноров для пересадки органов. Увы, невзирая на несомненную яркую индивидуальность (а часто — и талант), у обречённых на раннюю и страшную смерть подростков так и не появилось потребности взбунтоваться против бесчеловечной, неизбежно убивающей их системы. Добиться от жертв настолько пассивного принятия судьбы — мечта любых тиранов. Но тут нет тиранов. Простые, обычные люди берегут своё здоровье и предпочитают не думать о тех, чьей смертью — «завершением» — это оплачено. «Свобода воли? Нет, не слышали». В конечном счёте — какая разница? От донора всё равно возьмут то, что можно взять, а потом он завершит. ПРАВДА: люди редко склонны думать о том, чем оплачено их благополучие. И вообще о неприятных вещах. Это портит аппетит и ухудшает цвет лица. НЕПРАВДА: к счастью, проще вырастить определённую ткань, чем человека-донора. Тем пока и спасаемся. На альтруизм, ответственность и самосознание надежды мало. С точки зрения социума эти трое друзей — умные, талантливые, яркие люди — всего лишь ходячие склады запасных органов. И совершенно неважно, что Кэти, Рут и Томми живут, надеются, любят...

ЧТО БЫЛО, ЧТО БУДЕТ, ЧЕМ СЕРДЦЕ УСПОКОИТСЯ

Каждый читатель вольно или невольно примеряет описанные в антиутопиях ситуации на себя и окружающий мир. Редко кто читает подобные книги совсем уж отстранённо, с холодным любопытством исследователя. Количество написанных, прочитанных и осознанных антиутопий уже вполне позволяет смотреть на реальность как на один из вариантов состоявшегося будущего. Что у нас, к примеру, в России? Войны вроде как нет (по крайней мере, так говорят; ну, хорошо — нет войны с внешним врагом). Рабочие олигархов на завтрак не кушают (что до обратного — точных данных нет , но тоже вроде как не в тренде). Книги если и жгут, то чаще всего где-нибудь на заднем дворе библиотек и украдкой — не из идеологических соображений, а просто за ненадобностью. Детей на органы в массовом порядке не разбирают. Даже супермашина никого в компакт-диски не превращает...

Вроде бы жить можно. А если посмотреть на мир в целом?

Главное отличие видно сразу. Многие фантасты были убеждены, что совсем вскоре, буквально вот-вот , страны отомрут за ненадобностью, а человечество сольётся в один общеземной социум. Либо мегакорпорации разлинуют мир на экономические зоны вместо государственных границ, либо пара-тройка империй поделит планету между собой, оставив пару-тройку коралловых островов в качестве независимых стран.

В реальности же оказалось, что объединять территории с разным экономическим зарядом трудно и бессмысленно. Культурные различия сами собой тоже не исчезают: те же ирландцы, которое столетие живут с англичанами бок о бок, по-прежнему полагают себя отдельной независимой страной. Мегаимперии вроде оруэлловской Океании нам тоже пока не грозят — на данном уровне развития просто не получится эффективно управлять такими супергигантами. Да и непонятно, как их создавать — не механически же сливать воедино разные страны! Тут две Германии — совсем недавно бывшие единой страной и пробывшие в изоляции друг от друга всего-то несколько десятилетий — органично соединить не получилось...

Скорее, объединение произойдёт через экспорт образа жизни: уже полмира смотрит одни и те же блокбастеры и ест одни и те же гамбургеры. Глядишь, ещё столетие-другое — и уникальные особенности и индивидуальная история той или иной страны останутся уделом местных краеведов. Именно этого, кстати, опасаются антиглобалисты. Ну а пока мир остался куда более разнообразным, чем представлялось многим. И в разных странах реализуются разные варианты антиутопий.

Сейчас проще всего разделить страны на благополучные и неблагополучные: «золотой миллиард» и «третий мир». Однако даже среди богатых и преуспевающих обществ есть такие, рассказ о которых занял бы почётное место на полке с антиутопиями.

Покупать. Покупать. Покупать. Ты не человек без новой машины, сверхсовременного гаджета и лакированных штиблет. Потребляй — вон сколько вокруг тебя товаров и услуг, и неважно, что большая часть из них тебе попросту не нужна. Ключевую роль играет реклама. Именно она убеждает в необходимости покупок ради самих покупок, рассказывает, что надо одновременно «не отставать от других» (то есть тратить деньги только для того, чтобы показать свой социальный статус) и «не сливаться с толпой, выражая индивидуальность через собственный стиль» (то есть потреблять всё безудержнее в безуспешной надежде хоть где-то оказаться оригинальным)... Мода сменяется всё быстрее, вещи устаревают, а не изнашиваются. В сфере культуры идут аналогичные процессы. На человека обрушивается огромное количество низкосортного информационного и эмоционального суррогата, воспринимать который можно лишь пассивно (хотя разработана масса уловок для того, чтобы казалось, будто бы от зрителя что-то зависит). Жизнь в социуме уже не требует обязательного развития — член общества может быть глуп, невежествен, безынициативен, достаточно того, чтобы он мог потреблять. Появилось новое жизненное предназначение: квалифицированный потребитель. А плыть по течению всегда проще, чем сопротивляться, так что, когда мера ответственности отдельного человека становится всё ниже, изрядная часть народа попросту деградирует...

Это общество потребления — и к нему относится изрядная часть нынешнего мира. О его опасностях предупреждали Хаксли, Брэдбери, Стругацкие... И эти опасности тем страшнее, чем более замаскированы кажущимся благополучием. Общество потребления и было «мейнстримом», и продолжает им оставаться. Логично: в конце концов, люди хотят, чтобы им было комфортно, — даже если за это придётся платить какими-то другими уступками. Насильственно в него никто людей загонять не будет — наоборот , «пряников сладких всегда не хватает на всех», такой образ жизни желанен и недосягаем для многих (ведь чтобы в высокоразвитых странах стало возможно общество потребления, страны «третьего мира» используются в качестве сырьевого придатка). Если же кто хочет покинуть этот «рай» — да никаких проблем! Дауншифтеров не понимают, но относятся к ним скорее равнодушно.

Без пожарников, жгущих книги, и закрытых небоскрёбовгонад мы обошлись. А вот без наркотиков и нескончаемых телесериалов — нет. Потому что ощущение бессмысленности собственного существования подавляет, и его надо забивать сильнодействующими средствами. И не так далёк от правды был Роберт Шекли («Премия за риск»), рассказывая о реалити-шоу, где убивают в прямом эфире, — оно ведь и вправду будет иметь успех, потому что надо расшевеливать пресыщенную аудиторию и шоуменам нужны всё более и более шокирующие сюжеты...

Но это антиутопия замаскированная, прикрытая маской внешнего благополучия. Гораздо более узнаваемыми кажутся государства, где свободы граждан целенаправленно подавляются, так как в их осуществлении видится угроза самому существованию этих государств — авторитарных и тоталитарных. Об опасности такого политического устройства в полный голос говорили многие и многие авторы. Однако почти все нынешние страны, далёкие от политических и личных свобод, далеки одновременно и от прогнозов былых времён. Более всего соответствует тем гнетущим образам Северная Корея — последний осколок прошлого, практически осколок оруэлловского мира с его всепроникающей нищетой и тотальным контролем над своими гражданами.

Довольно сложно перекрыть дорогу объективным экономическим законам. Тоталитарная власть, любой ценой стремящаяся остаться наверху, всё равно вынуждена балансировать на грани заигрывания с обществом потребления. В долгосрочной эволюционной перспективе выигрывает то, что выгодно, — в первую очередь финансово. А тому, что идеологически правильно, приходится подвинуться. Так что сплошь и рядом государственная пропаганда начинает обслуживать интересы финансовых кругов — неизбежно сросшихся с государственной властью. Фантасты не предвидели этого — они смотрели на гитлеровскую Германию и сталинский СССР с их кондовой, ригидной идеологией и презрением к материальному. Недаром говорят, что Советский Союз погубило отсутствие джинсов и колбасы.

Эта переоценка идеологии и недооценка экономической эффективности привели к тому, что почти никто не смог спрогнозировать ещё одну повсеместную особенность современных обществ. Люди не нужны. Неважно, речь о российских деревнях или об африканских, — оказалось, что их население попросту не воспринимается как... Да как что бы то ни было! Не только как полноправные граждане своей страны (в подобных странах с правами вообще не очень хорошо), но даже как ресурс. Есть они — ну ладно, вымерли — ничего не изменилось. Если от населения что-то нужно, люди, обладающие той или иной властью, просто придут и возьмут. Либо прикроются законом, как бывает во многих странах бывшего СССР, либо выгонят из домов и убьют — как сплошь и рядом происходит в африканских независимых республиках. Для всех, кроме самих пострадавших, это неважно.

ХАКСЛИ ПРОТИВ ОРУЭЛЛА

Нагляден комикс художника и блоггера Стюарта Макмиллена «Олдос Хаксли против Джорджа Оруэлла». «Оруэлл боялся того, что будут запрещать книги, — в то время как Хаксли боялся, что не нужно будет запрещать книги, так как не будет никого, кто захотел бы их читать... Оруэлл боялся того, что правду будут скрывать от нас, — Хаксли боялся, что правда утонет в море бесполезного информационного шума... Если вкратце: Оруэлл боялся, что нас погубит то, что мы ненавидим, — Хаксли боялся, что нас погубит то, что мы любим». Как отметил Хаксли в «Возвращении в дивный новый мир», все борцы за гражданские права и рационалисты, которые призывали сопротивляться тирании, «не учли, что человек обладает почти безграничной тягой к развлечениям».

Так что неудивительно, что и в XXI веке не изжито рабство. Удивительно, что реальность оказалась куда примитивнее, чем виделось авторам антиутопий. Никакой изощрённой системы психологического подчинения — зачем? Согнать, побить, заставить работать на стройках и плантациях или же припугнуть, лишить документов, заставить заниматься проституцией — вот и весь сценарий, калечащий жизни сотен тысяч людей, до которых никому нет дела.

Кстати, о людях и их численности. При том что население Земли продолжает увеличиваться, выяснилось, что проблема перенаселения и энергетического кризиса стоит отнюдь не так остро, как представлялось полвека тому назад, скажем, Гарри Гаррисону в «Подвиньтесь! Подвиньтесь!». Да, в городах вроде Шанхая или Токио десятки миллионов человек живут в крохотных квартирах, — но при этом огромные пространства продолжают оставаться незаселёнными. Да, потребление энергии растёт, — но ресурсы органического и ядерного топлива велики, реальный энергетический голод нам не угрожает.

Зато серьёзная угроза возникла оттуда, откуда не ждали. Практически нигде в числе потенциальных бед, о которых предупреждалось в антиутопиях, не фигурировала религиозность. А в реальности — пожалуйста: и жёстко теократические государства, и самоубийственные теракты с многочисленными жертвами, и войны с религиозной подоплёкой, и добровольный поворот от науки к невежественным суевериям... Да, пятьдесят-сто лет назад такое было малопредставимо и казалось абсолютно несовместимым с будущим.

Можно писать новую антиутопию: о том, как от сотрудников АЭС вместо знания матчасти требуют знания молитв. Или о том, как средством от эпидемии объявлен крёстный ход.

Это может быть очень страшная книга. О том, как рушатся наука и образование — от лени и равнодушия, в угоду проповедникам затхлых норм тысячелетней давности. Как человечеству закрывается дорога в космос, а астрономия объявляется опасной ересью и преследуется согласно решению какого-нибудь собора. Как кастрируется искусство. Как женщины — под предлогом заботы об их нравственности и целомудрии, конечно же, — становятся пленницами патриархальных семей и монастырей, не властными над собственной жизнью. Как одно за другим утрачиваются достижения цивилизации. Как в итоге планету раздирают на части религиозные войны, беспрецедентные в своей жестокости и вопиюще бессмысленные. И как горстка людей — не поражённых этим безумием, не утративших ясности мышления, — пытается хоть кого-то, хоть что-то спасти.

Впрочем, реальное будущее наверняка — в который раз — окажется совсем другим.